Фиолетовый подошел к монархине, что-то шепнул. Ведьмак расслышал слова: «поименование», «ривские ромбы», «штандарт» и «честь».
— Спваведливо, — кивнула Мэва. Она говорила все четче, перебарывая боль, просовывала язык в щербину, оставшуюся на месте выбитых зубов. — Ты дервал мофт вместе с воинами из Ривии, мувественный Геральт ниоткуда. Так уф как-то полуфилось, xa-xa! Ну а мне полуфилось поваловать тебе за это поименование: Гевальт Вивский. Ха-ха!
— Поклонитесь, милостивый государь рыцарь, — прошипел фиолетовый.
Свежеиспеченный рыцарь Геральт Ривский поклонился так глубоко, чтобы королева Мэва, его сюзерен, не смогла увидеть горькой усмешки, которой не сумел сдержать Геральт из Ривии, ведьмак.

***
"Воистину, великая надобна самоуверенность и великая ослепленность, дабы кровь, стекающую с эшафота, именовать правосудием."
Высогота из Корво

***
читать дальше- Предатели! Сволочные паршивцы!
- Сукины дети!
- An'badraigh aen cuach!
- Нильфгаардские псы!
- Ти-и-хо! - рявкнул Гамилькар Данза, саданув закованной в железо пятерней по перилам балюстрады. Стрелки на галерее навели арбалеты на столпившихся внизу эльфов.
- Ти-и-хо! - еще громче прокричал Данза. - Достаточно! Успокойтесь, господа офицеры! Где ваши честь и достоинство?!
- И у тебя хватает наглости говорить о чести и достоинстве, висельник?! - крикнул Коиннеах Да Рео. - Мы проливали за вас кровь, проклятые Dh'oine! За вас, за вашего императора, который принял от нас присягу на верность. Вот как вы отблагодарили? Выдаете нас палачам с Севера! Как преступников! Как предателей!
- Я сказал - довольно! - Данза опять ударил пятерней по перилам так, что прокатилось эхо. - Примите к сведению свершившийся факт, господа эльфы! Подписанные в Цинтре соглашения, являющиеся условием заключения мира, налагают на империю обязательство выдать нордлингам военных преступников...
- Преступников? - крикнул Риордаин. - Преступников? Ах ты гнусный, паршивый Dh'oine!
- Военных преступников, - повторил Данза, не обращая внимания на гул внизу. - Офицеров, в отношении которых доказана их причастность к террору, уничтожению гражданского населения, истязаниях и убийству военнопленных! Лишению жизни раненых в лазаретах...
- Вы сволочи! - рявкнул Ангус Бри-Кри. - Да, мы убивали, потому что шла война!
- Убивали по вашим же приказам!
- Cuach'te aep arse, bloede Dh'oine!
- Это дело решенное! - повторил Данза. - Ругань и крики ничего не изменят. Прошу по одному подходить к кордегардии и не сопротивляться, когда вас будут заковывать в железо.
- Надо было остаться, когда они бежали за Яругу, - скрежетнул зубами Риордаин. - Надо было остаться и продолжать биться в командах. А мы, дурни, глупцы, идиоты, держали верность солдатской присяге! Вот и додержались!
Исенгрим Фаоильтиарна, Железный Волк, славнейший, уже почти легендарный командир скоя'таэлей - Белок, ныне имперский полковник, с каменным лицом сорвал с рукава и наплечников серебряные молнии бригады "Врихедд", швырнул их на плиты двора. Другие офицеры последовали его примеру. Глядевший на это с галереи Гамилькар Данза насупился.
- Глупая, несерьезная демонстрация, - сказал он. - Кроме того, на вашем месте я бы не стал так легкомысленно освобождаться от имперских знаков различия. Я считаю себя обязанным сообщить вам, господа, что при обсуждении условий мира вам как имперским офицерам гарантированы справедливые судебные разбирательства, легкие приговоры и скорая амнистия...
Столпившиеся внизу эльфы, словно сговорившись, залились громким, гудящим меж окружающих двор стен хохотом.
- Обращаю также ваше внимание, - спокойно добавил Гамилькар Данза, - на то, что мы выдаем нордлингам только вас. Тридцать двух офицеров. Не выдаем ни одного солдата, которыми вы командовали. Ни одного.
Смех внизу утих словно отсеченный ножом.

***
"А говорили, - пронеслось у Ярре в голове, - что Белок больше нет. Что уже всех перебили. Что уже, как они выразились, "эльфий вопрос решен".
Конников было шестеро. Но при внимательном взгляде стало ясно: шесть было лошадей, а конников - восемь. Две лошади несли по паре всадников. Все ступали как-то жестко, неровно, низко опустив головы. Выглядели скверно.
Люсьена громко выдохнула.
Эльфы приблизились. Выглядели они еще хуже, чем их лошади.
Ничего не осталось от их заносчивости, от их отработанной веками высокомерности, харизматической инности. Одежда, обычно элегантная и красивая даже у партизан из команд Белок, была грязной, рваной, покрытой пятнами. Волосы, краса и гордость эльфов, растрепаны, свалялись от липкой грязи и запекшейся крови. Большие глаза, обычно надменно лишенные какоголибо выражения, стали безднами паники и отчаяния.
Ничего не осталось от их инности. Смерть, ужас, голод и мытарства привели к тому, что они стали обыкновенными. Слишком обыкновенными.
Перестали вызывать страх.
Несколько мгновений Ярре надеялся, что эльфы проедут мимо, просто пересекут тракт и исчезнут в лесу по другую сторону, не удостоив телегу и ее пассажиров даже взглядом. И останется от них только этот совершенно не эльфий, противный, отвратительный запах, запах, который Ярре знал слишком даже хорошо по лазаретам, - запах мучений, мочи, грязи и гниющих ран.
Они миновали их не глядя.
Не все.
Эльфка с темными, длинными, слипшимися от засохшей крови волосами задержала лошадь у самой телеги. Она сидела в седле неуклюже перекосившись, оберегая руку, висящую на пропитавшейся кровью перевязи, вокруг которой кружили и звенели мухи.
- Toruviel, - сказал, повернувшись, один из эльфов. - En'ca digne, luned.
Люсьена моментально сообразила, поняла, в чем дело. Поняла, на что эльфка смотрит. Крестьянка, она с детских лет свыклась с притаившимся за углом халупы синим и опухшим призраком голода. Поэтому отреагировала инстинктивно и безошибочно. Протянула эльфке хлеб.
- En'ca digne, Toruviel, - повторил эльф. Лишь у него на правом рукаве запыленной куртки серебрились молнии бригады "Врихедд".
Инвалиды на телеге, до той минуты окаменевшие и застывшие от ужаса, вздрогнули, словно возвращенные к жизни магическим заклинанием. В их протянутых эльфам руках как по мановению волшебной палочки появились краюхи хлеба, кусочки круглого сыра, солонины и колбасы.
А эльфы, впервые за тысячи лет, протянули руки людям.
А Люсьена и Ярре были первыми людьми, видевшими, как эльфка плачет. Как давится рыданиями, даже не пытаясь вытирать текущие по грязному лицу слезы. Тем самым полностью отрицая утверждение, будто у эльфов вообще нет слезных желез.
- En'ca digne, - ломким голосом повторил эльф с молниями на рукаве.
А потом протянул руку и взял хлеб у Деркача.
- Благодаря тебе, - сказал он хрипло, с трудом приспосабливая язык и губы к чужому языку. - Благодаря тебе, человек.
Спустя немного, увидев, что все уже кончилось, Люсьена чмокнула лошадям, щелкнула вожжами. Телега заскрипела и затарахтела. Все молчали.